Но все эти вопросы – немаловажные для экспертов – мало повлияют на принятие ключевых политических решений. Такая электоральная ситуация свидетельствует об опасности дальнейшего снижения легитимности выборов, еще большего уменьшения доверия общества к их результатам. Но куда важнее другое – системный кризис, затрагивающий различные стороны жизни страны и общества.

«Верхи»: так жить нельзя

Политический режим остается персоналистским, институты слабы, широкое распространение получили политические симулякры, которые, однако, все менее эффективны. В парламенте, благодаря наличию какой-никакой, но оппозиции, идут споры (все-таки он остался местом для дискуссий), но они не имеют никакого значения для результатов голосования. После принятия нового партийного законодательства не удалось зарегистрировать ни одну партию, исключая пару объединительных проектов, реализованных под эгидой Кремля – что не спасло их от серьезных проблем, когда они хотя бы попытались конкурировать с «партией власти». Законодательные меры по борьбе с коррупцией мало влияют на реальную практику. К тому же и все необходимые законы до сих пор не приняты – вопрос о контроле над расходами чиновников остается смутным.

«Верхи» все больше приходят к выводу, что так жить нельзя – как это было в предперестроечном 1984 году. Представление о необходимости разумного превентивного самоограничения власти становится все более популярным. Это вполне рациональный подход. В современной Европе бушует кризис, но даже в разваливающейся Греции Папандреу может сменить Самарас (а пока действует переходное правительство, основанное на компромиссе между властью и оппозицией), а в Испании партия Сапатеро только что проиграла партии Рахоя. В России власть есть власть, а оппозиция есть оппозиция, и само представление о том, что они могут поменяться местами, выглядит для начальства ересью. Сама оппозиция уже не верит в то, что сможет войти в правительство – если случится чудо, и она победит, у нее нет достаточного количества квалифицированных кадров для формирования правительства. И это не вина оппозиции, а ее беда – почти вся элита «записана» в одну партию.

Но здравое понимание необходимости реформ сочетается у «верхов» с представлением о том, что в их конкретных сферах интересов все идет более-менее нормально, и ослаблять контроль нельзя. Вот у соседей ситуация действительно аховая, требующая масштабных реформ. Никто не хочет начинать самоограничение с себя, ослабляя собственные аппаратные позиции. Это неудивительно – политическая культура России как была авторитарной, так и остается. И добровольно развивать конкуренцию в своей «зоне влияния» никто не будет. Но и в этом отношении складывается ощущение, что мы живем в 1984 году (не оруэлловском, а советском, который предшествовал падению нефтяных цен). Не в смысле политической и экономической моделей – они, разумеется, принципиально разные – а в контексте представления о том, что можно подумать завтра над тем, что нужно было делать вчера. Кроме того, элиты слишком слабы, настроены конформистски, отучены (в первую очередь, на примере «дела Ходорковского») от самостоятельных политических действий.

Общество: «подземный пожар»

«Низы» значительно менее информированы о существующих рисках, хотя общее представление о неблагополучии у них есть. Рейтинги «первых лиц» свидетельствуют о росте усталости от одних и тех же политических фигур. По данным Левада-центра, в октябре 2010 года индекс одобрения (разница положительных и отрицательных оценок) Путин составлял 57%, Медведева – 54%. В октябре нынешнего – 35% и 27% соответственно (и это в ходе избирательной кампании, после мощно раскрученного партийного съезда!). Если раньше стимулами голосования за власть была надежда на лучшее и нежелание вновь оказаться в 90-х годах, то сейчас все большую роль играет безальтернативность, крайний дефицит политического предложения в сочетании с апатией, охватившей значительную часть общества. Из этого следует, что запаса прочности российской власти до марта хватит, но уже в среднесрочной перспективе начнутся проблемы.

Примерно год назад Центр политических технологий проводил исследование настроений среднего класса, выявившее сильное неприятие (до 80% респондентов) произвола властей, коррупции, отсутствия политической конкуренции в современной России. Сейчас, как показывают опросы Левада-центра, эти настроения активно распространяются и в «низах», о чем свидетельствует либеральный общественный запрос, описанный в статье Алексея Левинсона (см. «Ведомости» от 18 октября).

Рост социально-экономических проблем и «моральный износ» власти привели к тому, что явления, которые еще недавно считались в России почти рутинными, общепринятыми, сейчас вызывают все большее неприятие. Если до кризиса 2008 года общество в своем подавляющем большинстве спокойно смотрело на ограничения политической демократии, а в кризисный период (2008-2009 годы) оно консолидировалось вокруг власти как единственного, хотя и не очень эффективного защитника (не на Зюганова же с Жириновским рассчитывать во время экономических потрясений), то сейчас ситуация изменилась. Кризис в России притих – хотя экспертные и деловые круги и ожидают его вторую волну – но докризисный оптимизм, ощущение, что у России «стало получаться» (от экономического роста до успешного выступления футбольной сборной) стал уходить.

С этим связаны и особенности парламентской избирательной кампании – инструктаж пенсионеров мэром города Ижевска, призывающим их голосовать за «Единую Россию» и обещающим им дополнительное финансирование в случае высокого результата, появился в Интернете и вызвал большой скандал. Когда в Волгоградской области местное начальство обратилось за поддержкой «Единой России» к православным священникам, то один из них устроил скандал, и партии пришлось дистанцироваться от этого начинания. Попытка агитации за «партию власти» перед концертом Андрея Макаревича привела к протесту зрителей и отмежеванию от нее вначале артиста, а затем и местных властей.

Если раньше люди были готовы приветствовать представителей высшей власти в любой ситуации, то сейчас они настроены иначе. Известный пример с посещением Владимиром Путиным боя без правил свидетельствует о том, что зрители положительно восприняли сам факт прихода премьера на мероприятие, но оказались недовольны тем, что он, выйдя после боя на арену поздравить победителя, оказался в центре внимания на неполитическом мероприятии. В данном случае имел место как протест против доминирования «первых лиц» в публичном пространстве (неудивительно, что на финише избирательной кампании были перенесены оглашение послания президента и прямая линия премьера – россиян и без того «перекормили» предвыборными акциями власти), так и стремление «оградить» свою частную жизнь, пространство которой расширяется. К ней, в частности, относится и поход на стадион или в концертный зал – места, где люди не хотят иметь ничего общего с политическими интересами власти.

Усилилось неприятие такого общественного зла, как коррупция, которая в России имеет системный характер. Пока ситуация была относительно спокойной, общество рассуждало по принципу «начальство ворует, но и другим жить дает». Сейчас отношение к злоупотреблениям чиновников стало более жестким. В зоне риска на предмет недовольства оказываются как успешная часть общества, так и социально ущемленные.

Первые – средние слои населения – недовольны коррупцией как препятствием для собственной вертикальной мобильности, для успешного и цивилизованного ведения дел в бизнесе. В докладе «Об эффективности антикоррупционных мероприятий и участии институтов гражданского общества в реализации антикоррупционной политики», подготовленном Общественной палатой, начиная с 2008 года, в обществе формируются две важные тенденции: резкий рост обеспокоенности размахом коррупции среди благополучных слоев населения - среднего класса и высокий уровень неприятия коррупции среди молодежи (до 25 лет). Таким образом, лидерами неприятия коррупции выступают наиболее модернизаторские слои общества.

В то же время возникает вопрос о том, как реагирует эта часть общества на коррупцию. Абсолютное большинство не собирается «прошибать лбом стену». Есть две основные стратегии действий – адаптация и эмиграция. Первая приводит к тому, что успешные россияне постепенно интегрируются в коррупционный процесс, им начинает быть свойственным цинизм. Но даже те менеджеры, которые сами вовлечены в теневые отношения, хотели бы более прозрачных правил игры, которые обеспечивают более высокую степень стабильности и моральный комфорт. Вторая – отъезд на работу в страны с более низким уровнем коррупции – таким образом, эта проблема является одной из причин эмиграции квалифицированных кадров. Причем эмиграционные настроения не очень волнуют власть, так как многие из уезжающих являются потенциальными протестующими – лучше видеть их «голосующими ногами», чем – хотя бы и в среднесрочной перспективе – митингующими на улицах.

Явное меньшинство стремится противостоять коррупции, участвует в общественных инициативах, но, преимущественно, в относительно пассивной «безопасной» форме – от пересылки денег Навальному и другим «борцам» до участия в деятельности антикоррупционных сайтов путем направления обращений. Однако не стоит считать, что это будет гарантированно продолжаться в среднесрочной перспективе – учитывая рост протестных настроений.

Вторые – это слои общества, ощущающие свою ущемленность. Для них особенно важным является понятие справедливости, которому противоречит коррупция, усиливающая социальное неравенство. Ситуация усугубляется тем, что социальная структура общества стабилизировалась, широкое распространении разных форм бедности – как «текущей» (предусматривающей определенную социальную мобильность), так и «застойной» без надежд на лучшее. Состояние социально ущемленных слоев общества напоминает «подземный пожар» - они могут лояльно голосовать за власть (как бюджетники), но при этом их внутренние эмоции прорываются в «стрессовых» ситуациях. Общество сильно раздражено, любой конфликт может вызвать взрыв эмоций, спонтанно направленных против его привилегированной части, стоящей над законом и тесно связанной с государством. Пусть даже дело на практике в конкретном случае и обстоит иначе – как нынешней осенью в Брянске, где сотни людей вышли на улицы протестовать против мнимого «отмазывания» от наказания девушки, сбившей на своей машине женщину с дочерью. Аналогичные события произошли в Тюмени, а в ноябре – в московском Бирюлево, где дело чуть было не дошло до погрома. Слишком много примеров того, как такое «отмазывание» является реальным. Подобные «всплески» пока локальны, но в случае ухудшения социально-экономической ситуации могут иметь кумулятивный эффект и оказаться направленными не только против конкретных лиц, но и против начальства в целом.

Роль Сети

Усиливается роль Интернета, который во время революционных событий последних лет (будь то «оранжевая» Украина или «арабская весна») неизменно играет роль «коллективного организатора и коллективного пропагандиста». По разным данным, от 36 до 43% россиян пользуются Сетью, хотя и в разной степени. Преувеличивать значение политического Интернета не стоит – обычно россияне идут в Сеть, чтобы найти новых знакомых, совершить покупки или «скачать» рефераты. Яркий пример – один из самых популярных интернет-политиков, основатель антикоррупционного сайта «Роспил» адвокат и популярный блогер Алексей Навальный, игнорируемый находящимся под контролем государства телевидением, известен, по данным Левада-центра, 6% граждан России. Знают, кто такой Алексей Навальный, 15% жителей Москвы и всего 9% аудитории рунета. Однако эти 9% - социально активные слои, которые транслируют свои взгляды более общественно пассивным группам. Яркий пример – в Интернете в начале года тем же Навальным была запущена формулировка о «Единой России» как «партии жуликов и воров», а затем она быстро распространилась за пределы Сети.

О последних поговорим отдельно. По данным исследования фонда «Общественное мнение» (ФОМ), у 40% россиян нет желания «идти в Сеть» (для сравнения – нет возможности только у 10% бедных деревенских жителей). Это чаще женщины (57%), чем мужчины; преимущественно в возрасте 55 лет и старше; со средним общим или специальным образованием; с не самыми маленькими доходами. Они чаще всего отвечают, что на одежду хватает, на бытовую технику — нет; это средняя из пяти страт. Живут они как в деревне, так и в малых и средних городах. Можно сказать, что они занимают положение чуть ниже среднего класса. По мнению газеты «Ведомости», это примерный электоральный портрет сторонников Владимира Путина. Впрочем, число «отказников» постепенно снижается - в 2007 г. их было 52%. Причина, наверное, и в изменении структуры общества, и в постепенном проникновении Интернета во все его слои.

Однако именно эти «лоялисты» выходят на улицы, когда возникает сильное раздражение (см. выше). Поэтому не стоит преувеличивать их преданность власти. Они нелюбопытны и неактивны только в том случае, если сильно не затронуты их интересы или эмоции.

Шанс для популистов

Другое дело, что общество не готово к «крови, поту и слезам». Завышенных ожиданий у него нет, но от существующих благ, к которым успело привыкнуть, оно отказываться не намерено. Власть осторожно зондирует вопрос о повышении пенсионного возраста – хотя бы добровольном, в весьма привлекательной упаковке. Но если цены на нефть упадут (как в 1984-м), то добровольные меры быстро превратятся в принудительные, или Пенсионный фонд можно будет банкротить. В 2005 году пренебрежение к политической психологии привело к массовым волнениям по поводу монетизации льгот, которые улеглись после мощных финансовых вливаний и осознания того, что принятый закон имеет и реальные плюсы. В случае нового кризиса аналога денежных компенсаций за неиспользуемые льготы не будет, тем более, что глобальный мир продолжает находиться в зоне турбулентности, из которой пока не видно выхода, «тучные годы» закончились. Такая ситуация будет стимулировать значительно более серьезные протестные движения. И здесь свой шанс могут получить не столько коммунисты или либералы, сколько популисты. Вспомним Бориса Ельцина, сделавшего себе имя на критике номенклатурных привилегий и демонстративном отмежевании от бывших коллег уже через три года после 1984-го. Или интеллектуальный центр Зеленоград, почти поголовно голосовавший на первых конкурентных выборах за следователя-«правдолюбца» Тельмана Гдляна.

Современный российский популизм антибюрократичен, антикоррупционен и часто умеренно-националистичен. Он держит дистанцию от крайних националистов, которых постоянно шатает между радикальной кавказофобией и почти нескрываемым антисемитизмом. Концентрирует внимание на «народных» темах, выступая в качестве трибунов, защитников интересов «простых людей». Активно действует в Интернете, но, как мы отмечали, информация из Сети распространяется далеко за ее пределы. Использует любой повод – от «дела Свиридова» до Сагры, от громких коррупционных скандалов до грубых проколов власти – чтобы заявить о себе.

Для власти популист – значительно более крепкий орешек, чем другие оппозиционеры. Его нельзя «сбить» заявлением о том, что разоблачение родной коррупции выгодно империалистическим разведкам – этот аргумент вызывает обратную реакцию. Сомнительные эпизоды в биографиях, например, давние судимости за нетяжкие преступления, тоже не слишком эффективны в стране, жители которой с удовольствием слушают шансон про «Владимирский централ». Остается последовательное исключение популистов из электоральной политики (единственное исключение, подтверждающее правило – многократно проверенный и полностью лояльный Жириновский). Навального в свой список на нынешних выборах не могла взять ни одна партия, бывшего архангельского мэра Донского изъяли из списка «Яблока», а попытка Прохорова включить в число кандидатов Ройзмана стала одной из причин катастрофы «правых». Но эффективно сдерживать популистов можно в относительно стабильной политической ситуации. Если начнет штормить, то выстроенные плотины могут оказаться недостаточно крепкими, а система в целом – слишком инерционной и уязвимой.

Сдержать популизм может «общественный договор» как результат диалога власти и наиболее активных и динамичных групп населения. Предметом этого договора могли бы стать условия проведения комплексной (экономической и политической) модернизации. Однако на сегодняшний момент такой вариант выглядит не очень вероятным – превентивное самоограничение несвойственно российской власти.

Игорь Бунин - президент Центра политических технологий